Легенда двадцать вторая
Писал Терлицкий
Юные мичуринцы
Работавший
в дни s2067 в школе профессиональный
пионервожатый Николай Алексеевич был в ту
пору сухоньким мужчинкой двадцати с чем-то
лет,
с небольшой, но уже лысой, как коленка,
головой, существом неумным и
гиперактивным. Свою
неуемную энергию он тратил на попытки
организовать
учеников школы в будущих строителей
коммунизма и донимал их даже после того, как
им исполнялось четырнадцать и они, таким
образом, выходили из пионерского возраста.
С уже почти взрослыми 10- и 11-классниками
он продолжал обращаться как если бы они по-прежнему
были несмышлеными пятиклашками, и часто
ябедничал, например на мальчишек,
куривших в туалете на 4-ом этаже.
Напомню, что в 1965 страна перешла с одиннадцати- на десятилетнюю школьную программу, то есть в 66-ом выпускались два учившихся непосредственно перед нами класса, которые были последними в «простой», а не «специальной» школе. С учителями они обращались по-московски жестко, например, физкультурника Эмильмакарыча, любившего слишком назойливо страховать девушек на гимнастических снарядах, как-то раз спустили с лестницы.
У тогдашних одинадцатиклассников произошла с НА вот какая история.
После его очередного доноса их терпение лопнуло. Он был отловлен в школьном саду и привязан к Мичурину (см. Вокабуляр s2067 – 2-ое издание). На голову НА поставили открытый пузырек с чернилами - чтоб не орал и не дергался. Потом отсчитали десять шагов, провели по земле черту и стали собирать камни, приговаривая: «Щас будем играть в Вильгельма Теля…» По слухам, НА от страха описался, после чего был под улюлюканье отвязан и отпущен.
Хотя я и узнал об этой истории из заслуживавших доверия источников, но очевидцем не был и за достоверность не поручусь. Потому-то она и называется легендой.
Прислал Владимир Эстерлис
Прислал Андрей Коршунов
Никола
Мне
же волей судеб пришлось с ним столкнуться
поближе. Все произошло из-за того, что
весной 1966 года, когда пришло время вступать
в комсомол, я заболел. Мало того, что я
июньский и в нарушение Устава ВЛКСМ
вступал в мае, не дотянув до 14-ти лет, так еще
и заболел. А надо идти на бюро райкома
комсомола на утверждение. Тогда школа еще
находилась во Фрунзенском районе, и райком
располагался рядом с Миусской площадью.
Я
забил копытом, что, несмотря на температуру,
пойду в райком. И Николай Алексеевич пришел
к нам домой урезонивать меня, что вполне
можно подождать и до осени, что здоровье
надо беречь, а комсомол от меня не уйдет.
Так
или иначе, он просидел у нас целый вечер,
разговаривая с моими родителями. На части
разговоров присутствовал и я, но меня из-за
температуры постоянно загоняли в постель,
откуда я с таким же постоянством вылезал.
Никола
за этот вечер рассказал родителям всю свою
жизнь. И мне как-то легло на душу, что этот
странный, но, в общем-то, безобидный и, в
принципе, незлой человек страшно любит свою
работу и старается выполнять ее достойно в
том смысле, как он это понимает. С каким
восторгом и упоением он рассказывал о
пионерских лагерях, линейках, кострах,
походах! Тогда же я узнал, что он не получил
образования потому, что тащил на себе
своего младшего брата, которого растил
вместо родителей. Относился он к брату с
большой любовью и звал Кисой. Брата он
вырастил и, работая сам, дал ему
возможность получить высшее образование.
Жили они тогда с братом в больших домах
напротив метро «Красносельская». Знаю я это
потому, что ему потребовалась зачем-то
пишущая машинка, и он попросил у моих
родителей бывшую у нас портативную
немецкую Олимпию. Держал он ее долго, а
ехать за ней пришлось мне. Так я и увидел и
их с братом квартиру, и его младшего брата.
После того визита к нам у нас с Николаем
Алексеевичем сложились неплохие отношения,
продолжавшиеся до самого окончания школы.
Потом,
когда были сборы 1983 и 1988 годов по поводу 25- и
30-летия школы, я видел его и пытался
заговорить, но он отвечал как-то односложно
и не хотел поддерживать разговора. Выглядел
он хмурым и каким-то настороженным. По-моему,
больше я его не видел.
Странный,
но, в общем-то, безобидный человек.