Легенды

Легенда двадцать четвертая

Про Марципана

Эта легенда - плод коллективного творчества.

Зачин Бакутиной.

Где-то в девятом (кажется) классе промелькнул у нас преподаватель английской литературы, которого почему-то прозвали Марципан. Не помню, ни его настоящего имени, ни почему он получил это прозвище. Единственную память, которую он оставил о своих уроках - по крайней мере, у меня - это то, что он любил рассуждать о "критическом реализме". Но из этих рассуждений мало что отложилось. Больше запомнилось его уникальное произношение слова realism. У него, очевидно, был "фефект фикции", и в начале этого слова явно слышался призвук "В" (английского) как такой своеобразный шлепок губами. В результате чего, это ключевое слово трансформировалось на его уроках в "brealism". Удивительное дело память. Явно вижу отвечающую урок Соболеву, которая очень старательно пытается произнести "brealism".

Реакция учителя: "Not 'brealism', but 'brealism'".
Соболева: "Brealism".
Учитель (теряя терпение и подозревая насмешку): "Brealism".
Соболева (чуть ли не в слезах): "Brealism".
Не помню, что уж он ей поставил. Может быть, Соболева прояснит.

Солидный вклад Рогатнева

Эрпиграф: Говори о себе только хорошее – плохое о тебе скажут друзья.

Маринкин мемуар о Марципане вытащил воспоминания о нем и из моей заскорузлой памяти. Организм пытался загнать Марципана поглубже в архив, как нечто весьма неприятное, поэтому его ФИО я тоже напрочь не помню, но из песни слова не выкинешь – Марципан он и есть Марципан.

На его уроках в нашей группе я почему-то сидел на первой парте у стены и Марципан постоянно оказывался между мной и окном. Благодаря такому ракурсу освещения приходилось отчетливо наблюдать брызги Марципановых слюней в момент изречения им первого звука любого слова, начинающегося с буквы “b”. А так как у него все слова, как верно подметила Маринка, начинались с этой буквы, то этот спрей носил перманентный характер, причем киты, которых мне посчастливилось наблюдать как-то в Южной Атлантике, против Марципана являли собой довольно жалкое зрелище. Такая эстетика никак не способствовала авторитету педагога в глазах юного недоросля, более того, каждая “b”, изреченная Марципаном все дальше отталкивала от желания заниматься как английской литературой в частности, так и гуманитарными науками вообще, неотвратимо убеждая связать свою дальнейшую судьбу с оборонкой – лишь бы подальше от Марципана и иже с ним.

Как-то раз одна из девочек нашей группы забыла дома тетрадку, за что Марципан решил вкатить ей двойку. Другая девочка вступилась (комбинация девочек Артемова-Соболева, а вот уж в какой последовательности – не помню) вступилась за подругу, пытаясь объяснить Марципану, что оценки ставятся за знания, а не за наличие тех или иных предметов школьного обихода. На это Марципан, по-своему логично, возразил, что обойдется без советов всяких соплюшек.

А меня, надо сказать, мама с бабушкой с самого-самого младенчества воспитывали в духе глубочайшего пиетета перед Женщиной. Наряду с явными глупостями типа: подержался за ручку – женись, что здорово мне подпортило спектр плотских утех в юности, в системе воспитания присутствовал и ряд незыблемых постулатов, которым я следую (ну, ладно, ладно, стараюсь следовать) до сих пор. Вот тут-то один из этих постулатов и взыграл. Я вежливо поднял руку, получил разрешение встать и сказал, что углубленное изучение выдающихся произведений что английской (Джульетта), что русской (Н.Ростова) литературы позволяет мне судить о недопустимости называния соплюшкой барышни, практически достигшей возраста Н.Ростовой и уж давно перемахнувшей возраст Джульетты. Марципанский гнев переключился на меня, но так как произнес я все это елейным голоском, двойку уж тут совсем не за что было ставить, мне был обещан повышенный интерес к глубине моих знаний в Марципановой отрасли с последующей объективнейшей и беспристрастнейшей оценкой этих знаний в журнале. После урока мы с Володей Быстровым вяло обсуждали этот небольшой инцидент где-то на лестнице, и вдруг судьба послала нам самого Марципана. Володька решительно преградил ему дорогу, укоризненно посмотрел на него из-под своих сросшихся на переносице бровей, и, как бы мимоходом разминая кисть своей правой боксерской лапы, жутким басом, но нарочито вежливо попросил Марципана более корректно вести себя на уроках.

Марципан на какое-то время притих.

А вскоре и учебный год закончился. А там и Марципан куда-то делся из школы.

А про Быстрова и Льва Львовича (ну-ка,  кто помнит такого?) – в следующий раз. 

И пара слов от Старика

У меня все время что-то вертелось в голове про Марципана, но не складывалось, посему и не писал. А тут понял, что так и не сложится, видимо, и решил за компанию отстреляться.

По-моему Марципан и у нас (вэшек) преподавал, причем параллельно с ним был и второй препод, невысокий, квадратный, подкупивший нас значком кандидата в мастера. Как выяснилось при ближайшем рассмотрении - по футболу. Для нас тогда, при нашем отношении к этой игре, он мог вообще ничего не знать. Поэтому фон для Марципана был страшно невыгодный. Да и без такого фона он был у нас не популярен, мягко говоря.

И началась на него охота. Для начала решили по простому положить ему на стол кирпич. Прикрыв газеткой. Искали недолго, нашли не из кремлевской стены - ровный, тяжелого красного цвета, а советский, ярко красный, грязноватый, бугристый, с остатками раствора, заслуженный, короче.  Начался урок, сидим. ждем. Марципан ходит, вещает, но к столу не подходит. И мы не прогибаемся. Наконец, минут через пятнадцать он концом указки сковырнул газетку, понял, что там лежит и спросил - Это все, что я заслуживаю?

Вторая охота готовилась существенно дольше. Пришлось проявить и потратить. Проявить знания и потратить время. Я не помню, зачем мы решили записать его речи на уроках. То ли хотели предъявить в качестве доказательства Антону, то ли еще зачем, надо у Гладкова спросить. Но задача нас захватила. Магнитофон в классе запустить было нельзя - не в лингафонном кабинете сидели. Да и с пленкой проблемы были. А тогда как? И кто-то принес идею, что динамик может работать как микрофон (для девочек - на динамик подаешь переменное напряжение и он гудит, а в микрофон гудишь и на выходе переменное напряжение. Так вот, если гудеть в динамик, то на выходе тоже будет переменное напряжение). А динамики у нас в классе висели. И провода от них шли в радиорубку. А в радиорубке сидели мы. И стояли наши любимые студийные магнитофоны и "Тембры".

Для начала проверили идею. Нашли провода от динамика в том кабинете, где у нас должен был быть урок с Маципаном, в радиорубке, завели их в уселок, потом в маг, включили его и пошли орать в класс. Все записалось. Теперь надо было подготовиться к уроку. Надыбали пленку, оставили ответственного в радиорубке, пошли на урок. Предвкушая. И тут произошла самая странная штука, объяснения которой у меня нет до сих пор. Марципан вошел в класс, начал трепаться, перемещаясь по классу, подошел к динамику, который висел на высоте пары метров и выдернул острым концом указки вилку динамика из розетки. Вот такой детектив.

А еще мы пели на уроках. Причем нам почему-то нравилась песня "Черный ворон". Марципан метался из угла в угол, но песня передавалась, как пишется в художественных произведениях из уст в уста. И слов он так и не узнал.

 

  

 

Hosted by uCoz