Боб Кенжеев полюбил химию неожиданно. Никому из одноклассников в голову не приходило интересоваться этой мутной наукой, тем более, что на пути стояла нелюбимая всеми химичка Нина Николаевна. А он полюбил, и, как это редко бывает в любви, беззаветно, преданно и даже взаимно. Он ходил на занятия в химический кружок в Дом Пионеров на Ленгорах, пугал химичку своими знаниями до такой степени, что она практически перестала с ним общаться, и, в итоге, поступил без репетиторов в МГУ, на хим-его-фак.

Первая любовь не ржавеет, она просто быстро проходит, и на ее место приходит другая, с которой потом приходится валандаться всю жизнь. Боб решил стать большим советским поэтом или писателем, в зависимости от того, где больше шансов. Он начал писать стихи, публиковать их в советских газетах, и, совершенно неожиданно, не нашел понимания у одноклассников - они считали, что до химии он писал лучше.

Ну в самом деле, "Ремесленник толковый, сработай стих такой, чтоб был насквозь прокован железной молоткой", простите молотком.

Ну кто видел кующего Кенжеева? С соломинкой видели, когда в лагере он на спор с Кузей выжал ее 150 раз. И выиграл компот, а Кузя не хотел отдавать и чуть было не поплатился за это фейсом об тейбл. Тогда и писать надо "Ремесленник толковый, сработай стих такой, чтоб был насквозь проколот гнилой соломинкой".

А эти строки, которые были написаны на мотив Yellow Submarine и проверены на грамотность Геннадием Петровичем? Незабываемые строки, которые стали исполняемым вечерним гимном на экскурсии в Таллине - "Oh, my friend, I want to sleep, never mind your .... - и далее ни одного печатного слова!

Нет, падение уровня мастерства было слишком очевидно, и Боб от одноклассников получил четкое определение своей новой деятельности - литературный власовец. Позже это определение было тиражировано и как-то намертво приклеилось к Солженицину.

Боб обиделся и уехал от злых одноклассников куда глаза глядят. Как потом выяснилось, глядели они в Канаду.

Он обнаружил себя, стоящим в Монреале и крепко обнимающим какое-то дерево. Ему надо было опереться на что-то живое, пахнущее молоком и морозом, но канадки пахли бензином и не давались, он уже было отчаялся, как вдруг заметил знакомую с детства, коротко стриженую голову. Это была голова Ленки Колосовой.

Боб подошел и с облегчением оперся. Колосова этого не заметила. Пахло от нее забытым с детства запахом химического кабинета с плохой вытяжной вентиляцией и невымытыми пробирками.

Продолжение следует, если попросите.

Старик

ЗЫ. Обращаю внимание Боба и Ленки, что раз вы сюда попали, то согласны с пунктом 4 на предыдущей странице.